После второго показа мы можем сказать о двух общих принципах, которых в той иной степени придерживаются все режиссеры в своем решении. Первый заключается в подходе к материалу: лаборанты открывают текст ключами игрового театра. Здесь можно сделать поправку только на эскиз Кристины Квитко «Художник».
Расстояние между актерами и зрителем сведено к минимуму. Полумрак. Йозеф К. (Юрий Ершов) стоит, окруженный тесными зрительскими рядами, разрастающимися в ширину по принципу воронки. Благодаря такой непосредственной близости мы в деталях можем наблюдать игру актера, вплоть до мимики. К. долго стоит молча, но его внутренний монолог прочитывается в испуганных глазах — герой переживает мучительное непонимание ситуации. По внешнему кругу на самокате с криками «Вы не видели Йозефа К.?» ездит карлица. Именно она станет проводником Йозефа к художнику Титорелли. Этот фрагмент, найденный этюдным методом, получился психологически точным. Внутреннее состояние героя передается и через осмысление пространства. В предельной тесноте, словно загнанный в угол, Йозеф буквально выдавливает из себя слова. Карлица постоянно крутится вокруг него, трогает его за руки, за ноги, закатывает штанину, изучает, всматривается. Лицо Титорелли (Антонио Виллани) находится в пятисантиметровой близости от лица К. При этом ему все время задают вопросы: «Зачем пришел? Деньги есть?». К. производит впечатление загнанной дичи, отчаявшейся сопротивляться… Интересно, что Кристина практически начала работу заново после обсуждения ее первого показа. Она почти целиком изменила решение главы, и второй вариант оказался гораздо более точным и интересным.
Не смотря на то, что на предварительной режиссерской сводке А. Могучий установил, что текст Кафки не открывается ключами психологического театра, отрывок Кристины прозвучал убедительно.
Остальные режиссеры в большей степени пошли по пути внешней эксцентрики. Что действительно органично для такого автора, как Кафка. «…Самым непроницаемым для Кафки всегда оставался жест. Каждый текст для него — это действо, можно сказать даже драма, драма сама по себе» — пишет известный исследователь Кафки В. Беньямин, создавший целую концепцию жестов в романах писателя. Важнейшим средоточием происходящего становится именно жест, движение, повадка. В этом смысле удивительно точным оказался эскиз «Дядя. Лени». К сожалению, режиссер Лера Суркова не смогла довести свой отрывок до конца по причине срочного отъезда. Но актеры пожелали сохранить свою работу.
Персонажи семенят по клеточкам, расчерченным на полу, К. плетется за дядей, понуро вжав голову в плечи, опустив взгляд в пол — очень точно найденная пластика униженного человека! Актеры так же, как и в эскизе Кристины, пошли от себя. Называя друг друга реальными именами — Леша, Филипп Филиппович, они рассказывают некий эпизод из детства, который мог бы объяснить феномен личности Йозефа К.
Второй принцип, проявившийся во всех режиссерских зарисовках — это принцип «зритель есть персонаж». То есть зритель, попавший в пространство эскиза, автоматически становится персонажем.
Часто актеры располагаются на зрительских местах, и в какой-то момент мы с удивлением обнаруживаем, что с нами сидит персонаж «Процесса». Такие неожиданности, «оборотки» двигают действие. На обсуждении А. Могучий обратил внимание на то, что зрительским вниманием нужно манипулировать точнее и осознаннее. Парадоксальность развития действия должна буквально сбивать с толку — чтобы человек окончательно переставал понимать, что есть реальность. Так, в отрывке Саши Юшкова, которым открылся показ, зритель рассаживается в соответствии с номерами, которые ему выдают перед началом. То есть место его дислокации случайно. Кто-то оказывается сидеть в сценическом пространстве, а кто-то в зрительском. Соответственно, восприятие их различно.
Похожий прием использовала и Аня Еремеева в своем отрывке «Студент. Канцелярия». Йозеф К. (Юрий Ершов), обходя глазами зрительный зал, останавливается на представительнице прекрасного пола, которую выбрал себе в жертвы и, смотря ей в глаза, кричит: «Проститутка!». Недоуменный смех прокатывается по залу, но через какое-то время мы понимаем, что Юра-Йозеф не ошибся адресом. Перед ним действительно сидит актриса, которая в определенный момент начинает вступать в диалог.
А вот Андрей Черпин в своей работе сосредоточился на отношениях актера и роли. Содержание, которое играют актеры, не соответствует словам, которые они произносят. Как сказал режиссер, «мы хотели устроить такой ребус, поиграть в “хармсовщину”». Актеры словно на шахматном поединке напряженно смотрят друг другу в глаза и пытаются понять, что стоит за словами, которые произносятся. В какой-то момент режиссер сознательно заводит разговор в тупик. Дойдя до этой точки, персонаж сбрасывает маску и, обращаясь к партнеру по-свойски «на ты», говорит о том, о чем, петляя в иносказаниях, еще минуту назад сказать никак не мог. Благодаря такому приему «сброса», рождается эффект отстранения.
Эскиз Юрия Муравицкого тоже основан на логике неожиданного. Начинается он с того, что в диаметрально противоположных углах, смотря прямо в объектив ручной камеры (наконец-то мы поменялись местами с беспрестанно снимающими все происходящее студентами М. Разбежкиной: на этот раз они и сами стали материалом для театра). Экспрессивно чеканя слова Йозеф К. (Вова Антипов) в левом углу сцены и одновременно с ним в правом углу — коммерсант Блок (Александр Плаксин). Издеваясь над уже сложившимся штампом использования следящей камеры в театре, режиссер сохраняет операторов на сцене на протяжении всего отрывка. Логика действия здесь цирковая. То есть сценическое развитие происходит за счет чередования «театральных трюков». Вот мы видим тихого забитого Блока и вдруг ни с того, ни с сего он начинает чертить руками круги в воздухе, двигаясь на полусогнутых ногах — неожиданно принялся заниматься каким-то восточным единоборством. Или после долгого шушукания К. и Блока в темноте по разным углам, зажигается свет, и Лени застает Йозефа без штанов. Причем через какое-то время Йозеф забывает о том, что находится в таком неприглядном виде, от чего смотрится еще комичнее. Ю. Муравицкий выстроил свой отрывок в эстетике сна: парадоксально сменяющие друг друга картинки, алогичность существования.
Предпоследним показали «Арест» Игоря Маликова. В задумке режиссера было использовать два типа актерского существования с целью разграничить два полярных мира — Йозеф и те, кто нападают на него. Одетые в подчеркнуто театральные костюмы представители «нападающих» перемещаются зловещей группой из одного угла сцены в другой. Их взгляд направлен куда-то вдаль, поверх зрителей — морок, наваждение, театральный кошмар. А Йозеф К. (Илья Варнавский) растерянно бродит между зрительскими рядами (растерянность больше принадлежит актеру, нежели персонажу). Этот эскиз, к сожалению, пока нельзя назвать удачным. Такое уплощение конфликта и неосмысленное использование театральных штампов порождает архаичную гипертрофированную театральность. А с учетом того, что негласной темой на лаборатории стал поиск художественной достоверности, «Арест» пока звучит нарочито фальшивой нотой в ряду прочих опусов из цикла «Процесс».
Завершил показ эскиз Алексея Забегина. На мой взгляд, это самое смелое режиссерское решение на этой лаборатории. Смелость здесь в неожиданности подхода к материалу: используя элементы хэппининга, режиссер создает настоящую театральную феерию (в которую включен, конечно, и зритель). Текст Кафки многогранен, и в каждом отрывке на этой лаборатории проявился тот или иной его аспект. Например, Ю. Муравицкий заострил свое внимание на природе кафкианского юмора. А в работе А. Забегина лучше всего проявлена эстетика абсурда и гротеска.
Проблемой этого эскиза стала композиционная невыверенность, не хватает кульминационного центра, присутствует ощущение затянутости начала и приставного финала.
Понятно, что в каждом эскизе нашлось, что разобрать и обсудить. За столь короткий срок невозможно довести работу до художественной и композиционной точности. У каждого нашлись свои проблемы. Но, в целом, А. Могучий признался (хотя и неохотно), что он остался доволен проделанной работой. За четыре дня режиссеры-лаборанты сняли ряд вопросов, поставленных на обсуждении после первого показа и перешли уже на следующий, принципиальной иной уровень разговора.
Ольга Каммари
